Тема детства широко прозвучала в творчестве советских писателей. Проблема личности труженика, созидателя жизни, носителя высоких идей, действий, поступков начинается с образа детства.

Старшие поколения помнят документально-реалистические произведения, входившие в жизнь и служившие примером. Перечислить все невозможно, лишь некоторые с тематикой о Великой  Отечественной войне: «Молодая гвардия» А. Фадеева, «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Судьба человека» М. Шолохова, «Повесть о Зое и Шуре» Л. Космодемьянской, «Брестская крепость» С. Смирнова и ещё и ещё… Позже появляются новые имена и новые произведения о детях-подростках военных лет В. Астафьева, В. Быкова, С. Баруздина и других.

С уникальным художественно-реалистическим, познавательно-воспитательным творчеством вошёл в мир высокого искусства император пера и слова XX века Чингиз Айтматов.

Его юные герои идут, шагают, входят, то поднимаясь, то спускаясь по крутым ступенькам детства, отрочества в сложный, противоречивый мир взрослости с верой и надеждой найти своё место, выразив всем и всему любовь, дружелюбие, взаимопонимание. И сам автор с ними, утверждая пафос жизни, — главный лейтмотив его творчества.

В 1969 году постановлением Совета Министров СССР Чингизу Айтматову присуждена Ленинская премия за сборник «Повести гор и степей». В скромное издание вошли четыре повести: «Джамиля», «Тополёк мой в красной косынке», «Верблюжий глаз», «Первый учитель».

И во всех названных произведениях речь идёт о детях.

С первых же страниц повести «Джамиля», высоко оценённой французским классиком Луи Арагоном, появляется образ подростка Сеита, младшего брата мужа Джамили. Став взрослым, известным художником, он вспоминает детские годы, события военных лет.

«Шёл третий год войны. На далёких фронтах, где-то под Курском и Орлом, бились наши отцы и братья, а мы, тогда ещё подростки лет пятнадцати, работали в колхозе». Пропадала то на поле, то на току и Джамиля.

Сеит, любимый всеми в семье, остался единственным мужчиной на два дома, помощником матери и Джамили. Он не отставал от неё, оберегая от безобидных, порою пошлых, приставаний и шуток аильных парней, страдал вместе с ней, когда она перечитывала письма с фронта и кроме двух-трёх скупых слов: «…шлю привет моей жене Джамиле», обращённых к ней, больше не находила.

Бригадир, безногий инвалид, вернувшийся с войны, назначил их извозчиками, возить мешки с зерном на бричке и приставил к ним Данияра, «безобидный, такой малый… ну, тот, что недавно с фронта вернулся. Вот и будут втроём на станцию зерно возить…». Ни мать, ни я не подозревали тогда, конечно, чем всё это кончится.

Сеит невольно оказался рядом и стал свидетелем, даже соучастником, зарождавшейся чуткой, непоказательной, настоящей любви двоих, ставших близкими и родными для него людьми. Это — красивая, стройная, озорная, отчаянная, говорившая прямо в глаза всю правду, любившая петь, жизнерадостная Джамиля — с одной стороны, и с другой — застенчивый, задумчивый, упорный, сильный, израненный войной Данияр. Их объединила песня — символ человеческой души.

— Эй, ты, Данияр, спел бы хоть что-нибудь? Джигит ты или кто? — крикнула Джамиля. «Нашла кого просить петь, — усмехнулся я». А он вдруг запел. Сеит был потрясён. «Если бы я только мог хоть в какой-то мере воспроизвести песню Данияра. В ней почти не было слов, без слов раскрывала она большую человеческую душу… Это была песня гор и степей… Так вот, оказывается какой Данияр! Кто бы мог подумать?»

Для подростка военных лет, лишённого многих необыкновенных чудес детства, открылся высокий духовно-нравственный мир двух влюблённых. «Разве это не было счастьем? Ведь всю эту вдохновлённую музыку Данияр целиком отдавал ей, он пел для неё, он пел о ней».

И Сеит стал думать и понимать, почему молчаливый, угрюмый Данияр любил одиночество, почему один оставался у реки, как он прислушивался к неуловимым звукам… «Это был человек глубоко влюблённый — это была какая-то огромная любовь к жизни, к земле».

От общения с любимой Джамилёй и Данияром Сеит начал познавать жизнь и самого себя. Он взрослел и понимал, почему Данияр и Джамиля с узелком, не оглядываясь, уходили… «Раза два ещё мелькнули их головы в зарослях чия, а потом скрылись».

Сеит взрослел, думал и познавал себя и своё: «Я поеду учиться… Я хочу быть художником! — твёрдо сказал я матери».

И он уже знал, какую напишет картину: «Пусть в каждом мазке моём звучит напев Данияра! Пусть в каждом мазке моём бьётся сердце Джамили!»

У Айтматова дети-труженики военных лет — наследники героического прошлого кыргызского народа, духовно-нравственные преемники Манаса и его славной дружины. Таковы пахари — аксайский десант семиклассников («Ранние журавли»), подросток Сеит, возивший зерно на базу, с детства любивший рисовать («Джамиля»). Война поставила всех на ноги. «Бился о землю скорбно-величественный плач жён и матерей «Да поможет вам степь, да поможет вам дух нашего богатыря Манаса!» — с таким напутствием уходили близкие и родные на фронт. Среди них был и учитель Султан — доброволец, и отец Чордон, провожая сына, приговаривал одно и то же: «Будь человеком, сын мой, сын мой… Где бы ты ни был, будь человеком! Всегда оставайся человеком!» («Свидание с сыном»).

Настоящим человеком растёт и пятилетний Авалбек, гордо, без запинок, отвечал на вопрос: «Чей ты будешь? — Я сын Токтосуна!». «Отца» он впервые увидел в кино. Шёл фильм о войне. И один артист-солдат был азиатом, очень похожим на аильных парней. В руках у него была граната, и, шатаясь, он шёл на встречу с танком: «Ребята! Это мой отец! Вы видели? Это моего отца убили».

Впервые в жизни он познал горечь утраты. Так хотелось мальчику поплакать вместе с матерью, но и она молчала. И он молчал, сжав кулаки, сглатывая слёзы. Он знал, что с этого часа в нём начал жить отец, давно погибший на войне. Мальчик стал постепенно осознавать, что он наследник отца-героя и опора матери. («Солдатёнок» — «Атадан калчан туяк»).

И вновь детство военных лет. На плечи ребят-школьников свалились трудности и заботы, о которых, не будь войны, большинству из них и думать не пришлось бы.

Детство, отрочество самого Чингиза Айтматова совпало с военными годами. В 14 лет избран секретарём сельсовета. Был налоговым агентом, учётчиком, с товарищами пахал, сеял.

«И жизнь в годы войны предстала передо мной в своём суровом, обнажённом, горестном и героическом обличии. Я увидел свой народ в другом его состоянии — в момент наивысшей опасности для Родины, в момент наивысшего напряжения духовных и физических сил, — вспоминает Айтматов, — я вынужден был видеть это… Я знал каждую семью на территории сельсовета, знал каждого члена семьи, знал наперечёт немудрёное хозяйство всех дворов. Я узнал жизнь с разных сторон, в разных её проявлениях».

Эти события отразились и в повести «Ранние журавли» — моральный долг перед сверстниками, с которыми перенёс все невзгоды, трудности тыла военных лет и сам автор.

К семиклассникам пришёл сам председатель Тыналиев с серьёзным разговором. Необходимо организовать дополнительную бригаду плугарей и подготовить к пахоте истощённых коней. «Война, чтобы одолеть врага, такую силу надо иметь и хлеб, и снаряды… Война идёт, и придётся нам жить по-военному… Я отвечаю за вас перед живыми и мёртвыми. Вам же предстоит отправиться с плугами на далёкий Аксай, будете в степи как десант парашютистов с особым заданием…».

Вот так говорил председатель Тыналиев, суровый и замкнутый человек в серой армейской ушанке, скособоченный «с недостающими рёбрами», а сам молодой ещё…

Плугари преданно и восхищённо смотрели ему в лицо, готовые выполнить любое приказание. Он стоял перед ними, пожалуй, как сам Манас, сивогривый, грозный, в кольчуге, а они перед ним — как верные батыры его со щитами в руках и мечах на поясах.

Кто же были те славные витязи-батыры, на кого возлагал Манас надежды свои и дела?

Батырами были подростки-семиклассники, известные в аиле ребята. Это Султанмурат, командир аксайского десанта с товарищами, заменившими в суровые военные годы своих отцов, став пахарями, сеятелями, хлеборобами. Жили с верой в Победу над фашизмом и ждали встречи с отцами-победителями. Но ничтожные силы зла живут рядом, почти по соседству. Пятеро мальчиков-батыров пашут. Но злые ничтожные подонки ночью нападают на них и уводят ухоженных коней. Султанмурат бросается в погоню.

Воры-подонки убивают любимого отцовского коня. Как мечтал младший братишка вместе со старшим встретить отца с его конём и бежать рядом с ними…

Нет, не придётся встречать отца с фронта на его коне, отца, лучше которого не могло быть!…

Были, были с ним счастливые дни — поездка с отцом в город. А там зверинец. Видел слона. Посетил аттракцион кривых зеркал. «В комнату смеха он ходил три раза». На обратном пути они заночевали в чистом поле. Отец обнял его, прижал к себе. Как здорово, что на свете есть отцы…

 Были, были у Султанмурата счастливые мгновенья. Она, Мырзагуль, сунула ему свёрток с вышитым шёлковым платочком. Он всегда в кармашке…

…Было, было у мальчишек и самое волнующее событие. Весна теперь не уступит своего. Первым услышал Анатай. Молодец. Это он закричал, что есть мочи:

— Журавли! Журавли летят!

Султанмурат глянул вверх — в чистом беспредельно синем и беспредельно бездонном небесном просторе летели, медленно кружась, перестраиваясь на ходу, перекликаясь, журавли. Птицы были высоко, но небо было ещё выше. Необъятное огромное небо — и стая журавлей, плывущих живым островком в этой необъятности. Султанмурат спохватился, неистово закричал: «Ура-а! Журавли! Журавли! Ранние журавли — хорошая примета! Урожай, урожай будет». А журавли плыли, плыли…

 Было, было…

А сейчас Султанмурат слышал, как постепенно удалялся, угасая, топот угона… Вскоре всё стихло, вокруг замерло… Лишь волк бежал, испытывая острые схватки в пустом желудке… и оцепенел. Человек оказался около убитой лошади. Здесь человек. Скалясь и свирепея, волк начал медленно приближаться…

Султанмурат быстро скрутил уздечку жгутом, намотал вокруг неё поводья, а тяжёлые железные удила выпростал наружу. Теперь удила были его оружием. Султанмурат был готов к схватке с голодным, хищным, готовым к прыжку, врагом-волком. «Он стоял наготове, пригнувшись, с уздечкой наотмашь…»

Война болью и слезами пронзила сердца всего советского народа. Но жила вера в жизнь. Не покидала надежда в ожидании радостных весенних дней.

И вновь не уступила своего весна. Весна уже 45-го… И над  чистым, беспредельно небесным простором на весь мир загрохотали залпы великой долгожданной Победы!

И плечом к плечу вместе с отцами встретили этот счастливый день повзрослевшие подростки военных лет. Верится, что среди них встречает этот день и аксайский десант семиклассников.

Высоко отозвался Ч. Айтматов о творчестве коллег-авторов произведений о войне. «В лучших книгах о войне… писатели, участники войны с большой художественной силой воссоздали беспримерный подвиг народа. В этих книгах — суровая правда жизни, высокий гражданский пафос».

Такой же высокой оценки достоин и сам Айтматов: «Мне хотелось написать книгу, за героя которой не пришлось бы краснеть перед читателями и друзьями, чтобы можно было прямо глядеть им в глаза».

Великий художник-мыслитель эпохи создал такую книгу, да не одну, раскрыв величие духа тружеников кыргызского тыла военных лет, их думы, чаяния, веру и надежду в победное, радостное, счастливое утро.

Чингиз Айтматов поднимает тему детства не только военных лет, но и при иных обстоятельствах — в мирные дни, далёкие от времён войны.

Удивительным образом сложились судьбы двух мальчиков, одиннадцати и семи лет, живших в мирное время, Первый рос в счастливой семье, окружённый любовью и заботами родителей и деда — аткыча Органа. Второй не знал ни отца, ни матери, подкинули его к беспомощному, покорному, с нелёгкой судьбой деду Момуну, горячо любившему внука.

У мальчиков были легенды, о происхождении их родов. Женщина-рыба — прародительница клана нивхов, северного народа. Мальчик Кириск принадлежал ему.

И у другого мальчика, внука Момуна, были две сказки-легенды. Прародительница рода кыргызов-бугинцев — Рогатая мать Олениха. Об этом поведал внуку сам дед, и мальчик умолял Рогатую мать Олениху, чтобы она на рогах принесла люльку: «Сделай так, чтобы не плакал наш дед, чтобы дядя Орозкул не бил тётку Бекей». Вторая сказка была его — о Белом пароходе, и мальчик мечтал рыбкой поплыть к нему. Там отец. И мальчик воскликнет: «Здравствуй, белый пароход, это я!» И на палубе появится отец. Его долг — защитить сына. Были две сказки. Потом не осталось ни одной.

 Оба мальчика росли и жили у большой воды. Близ бухты Пегого пса возвышалась сопка-утёс, напоминавшая издали пегую «собаку, бегущую по своим делам краем моря». И утёс служил ориентиром для охотников, уходивших в море. («Пегий пёс, бегущий краем моря»).

Кириска готовили к большой охоте. Впервые аткыч Орган,  отец Эмрайин, его брат Мылгун брали мальчика в море. Он должен стать охотником, добытчиком. И судьба предъявила тяжёлые испытания. Море бушевало, волны готовы были опрокинуть лодку. Уходили последние надежды во мгле ночной темноты. Всех мучила жажда. Воды оставалось лишь на дне бочонка.

Чья-то большая, жёсткая и широкая ладонь осторожно легла на голову дремавшего мальчика, как бы желая защитить и запомнить её, голову Кириска. «То была рука аткыча Органа». Место Органа на корме было пусто… Он ушёл к Рыбе-женщине.

Туман сгущался. Аки-Мылгун бормотал: «Я сам, я сам уйду… ещё есть немного воды, ты, отец, с сыном останешься». И он решительно перевалился за борт.

Кириск то дремал, то засыпал, то вдруг появлялась мать… Отец же о воде для себя не думал.

Внутри всё горело. В голове поднимался гул. Воды в бочонке оставалось на дне. Время жить у отца истекало.

Он прощался с сыном, умирал, чтобы из последних сил продлить себя в сыне. Время жить у отца истекло. Мальчик открыл глаза, а отца в лодке не было. Он рванулся и закричал жутким воплем.

Туман постепенно растаял. Появилась путеводная звезда. Лодка плыла, плыла… «Кириск очнулся, протёр глаза и обомлел. Пегий пёс бежал навстречу». Значит, близок берег, дом и ждёт его мать. И его ждала мать. «Шумел над морем ветер Орган, катились по морю волны Акимылгуны, и сияла на краю светлеющего небосклона  чистая звезда Эмрайина. С ними ему жить до конца его дней».

Иначе сложилось детство мальчика из «Белого парохода». Уплыл рыбкой, не осознав в свои семь лет, что не вернётся, не выплывет.

Какая началась полемика на страницах «Литературной газеты». Казалось, вся страна была озабочена трагической судьбой мальчика. Предлагали автору изменить сюжет: Деда Момуна поместить в дом престарелых, а мальчика отправить в интернат. Или заменить речку дорогой. Пусть мальчик не уплывает, а убегает по дороге навстречу с другом Кулубеком, вместе они вернутся на кардон и накажут фашиста Орозкула. Третьи отстаивали всё, как есть.

Ч. Айтматов поблагодарил оппонентов, подчеркнув, что изменить, заменить, добавить — значит не быть проблемно-реалистическому повествованию.

«Мальчик оказался в особом состоянии. Глубокая осень. Студёная вода в реке. Мальчик бежал в слезах. Он долго плакал… Наконец, поднял голову, протёр глаза и, глянув перед собой, оцепенел.

Прямо перед ним, на другом берегу, у воды стояли три марала. Настоящие маралы. Но больше всего на мальчика смотрела белая, бокастая олениха с короной тонких ветвистых рогов на голове… Она была в точности такая, как Рогатая мать Олениха. Глаза большущие, ясные. Рогатая мать Олениха смотрела на мальчика пристально, спокойно, точно вспоминала, где она видела этого большеголового ушастого мальчишку… И всё смотрела, смотрела на него.

— Ата! Маралы пришли! Маралы! Они здесь!

… На дворе было пусто. Никто не ответил. Стало зябко… Ветер потянул снегом. Мальчик дрожал, его знобило. Голова болела. Никто не знал, что он заболел. Забыли… Он был в поту… стало худо. Опять знобило…

Дед, старый опытный стрелок, лежал за убийство оленихи с большущими глазами. Он посягнул на подаренную внуку сказку о Рогатой матери Оленихи. Посягнул ради злосчастной своей дочери. Орозкул с пьяным упорством чертовал голову Рогатой матери Оленихи. Крутанул рога со зверской силой… Они затрещали, те самые рога, на которых мольбами мальчика Рогатая мать Олениха должна была принести волшебную колыбельку… Стало дурно… Знобило. Дикий хохот оглушал мальчика, причиняя нестерпимую ему боль.

Опьянённые гости дяди Орозкула чавкали, грызли, сопели, пожирая мясо Рогатой матери Оленихи. Под хохот Сейдахмат рассказывал, как заставил деда стрелять, а тот всё шептал: «Прости меня, Рогатая мать Олениха, прости…». Все хохотали. Мальчика мутило.

— Лучше буду рыбой, лучше буду рыбой. Мальчик стонал, плакал, бормотал.

Никто не заметил, не знал, что мальчик уплыл рыбкой к белому пароходу, надеясь, наконец, встретиться с отцом. Мальчик не мог осознать, что не бывать этому. У него было две сказки. Потом не осталось ни одной».

 «В мире есть не только силы добра, но и силы зла и мрака. Силы зла и мрака создают питательную почву для фашизма и носителей дискриминации». (Ч. Айтматов)

Монологом-признанием завершил своё повествование о судьбе мальчика автор. И звучат образно философские метафоры о детской совести в человеке, которое как зародыш в зерне, а без зародыша зерно не прорастёт.

«Одно лишь могу сказать, теперь ты отверг то, с чем не мирилась твоя детская душа. Ты прожил, как молния, однажды сверкнувшая и угасшая. А молнии высекаются небом. А небо вечное. И в этом моё утешение. И что бы ни ждало нас на свете, правда прибудет вовеки. Пока рождаются и умирают люди… Прощаясь с тобой, я повторяю твои слова, мальчик:

 «Здравствуй, белый пароход. Это я». Юные герои Айтматова протестуют против мира лжи, невежества, предательства, хамства и побеждают. Таковы аксайские десантники-пахари; подросток Сеит осуществляет свою мечту стать художником; не стал мириться со злым, фашистским миром Орозкула семилетний мальчик, рыбкой уплывший к белому пароходу. Бывшая девочка-сирота, ныне профессор Алтынай Сулаймановна, преодолев трагические события жизни, желает теперь восстановить достойное имя и место первого учителя. Вчерашний выпускник школы Кемель, доброволец, по комсомольской путёвке отправился осваивать роскошные, полынные степи Анархая. С первой же встречи угрюмый, нелюдимый человеконенавистник с плебейско-обывательской душонкой и жизненной позицией, тракторист Абакир возненавидел неопытного, наивного Кемеля, злобно сопровождая весь путь руганью и угрозами.

Сталкиваясь с необузданным хамством, юный Кемель учился жить. «Надо стоять, там, где стоишь, пока не упадёшь».

И вот настал день зрелости. «Всю свою ненависть и злобу… он вложил в страшный удар, от которого я покатился по земле… Но я снова и снова вскакивал и молча остервенело бросался на него… Каждый удар его сшибал меня с ног… Мне стало ясно, что можно и кулаками драться за правду. Я понял, что можно и нужно бить того, кто бьёт тебя. Для меня это было победой». Юный Кемель одерживает моральную победу. Вся суть поганой души Абакира раскрылась, когда из-под лемеха блеснул, вспыхнул обломок золота. Абакир сунул его в карман и исчез восвояси… «Ну и катись, сволочь, туда тебе и дорога! Не пропадёт Анархай, и мы без тебя обойдёмся… Теперь я был за всё в ответе», — уверенно говорит Кемель.

Дети — ядро будущей личности. И за их судьбы несут ответственность истинные родители и гуманно мыслящий мир взрослых. Таково социально-гражданское, нравственно-этическое кредо человека эпохи — Чингиза Торекуловича Айтматова.

Вот его взрослый мир: председатель-фронтовик Тыналиев, труженики-хлеборобы Данияр с Джамилёй, чьи песни о любви, о земле, о жизни вселяли в души людей радость и надежду. Первый учитель Дюйшен, идущий впереди и первый открывший детям алфавит. Трое мужчин — морские охотники — жертвуют собой ради Кириска, продолжателя их рода.

Отец Чордон успел проводить сына Султана с напутствиями: «Всегда оставайся человеком, сын мой». И когда тронулся эшелон,  отец, припав к гриве коня, зарыдал. Железнодорожники молча проходили мимо. Они знали, почему в те дни все плакали. А вот и солдатёнок, Авалбек, олицетворяющий след, оставленный отцом, его потомок, уже в свои пять лет твёрдо стоял на земле. Лишь мальчик, уплывший к белому пароходу, не сумеет продолжить род Рогатой матери Оленихи. Он одинок. В этом вина окружающего его взрослого мира.

 Великий В. Г. Белинский ещё в XIX веке произнёс слова о том, как много родителей и как мало отцов и матерей. И аукнулись его слова в последующем столетии.

Образы-символы, характерные стилю Айтматова, придают идейно-художественный смысл его словесной поэтике. Таковы два тополя-близнеца, олицетворяющие детство, отрочество, юность, зрелость, живущие на родной земле. Образ родника, которым всегда любуется Кемель. «Ему очень хотелось, чтобы рядом была милая девушка-сокманчица с чёлкой. Они встретились у родника, и девушка спросила:

— Как называется этот родник?

— Верблюжий глаз! — ответил я.

— Родник Верблюжий глаз? Красиво! — удивилась она».

 «Верблюжонок мой» — пророческие слова матери, прижавшей малыша к сердцу, о преемственности рода, династии. Родник Верблюжий глаз символизирует вечно животворящий источник человеческого бытия.

 «Феномен вечности заключается в бессмертии идеи и духа».

Ч. Айтматов